РАПОРТ

11.04.2010

РАПОРТ

Танки заполонили улицу.
Капитан Храмцов, перекидывая ногу через жесткую кромку люка, окинул взглядом недвижимо    застывшие в ожидании сигнала бронированные машины. Стволы пушек были приподняты, недавно покрашенные башни тускло блестели. «Словно сказочные богатыри в литых шлемах, Остановились на склоне и наблюдают в подзорные трубы».
Пружинисто спрыгнув на мокрый от раннего дождя асфальт, невысокий, кряжистый, он легким шагом пошел меж рядами выстроившихся машин, спрашивая механиков-водителей о готовности.
—  Все в ажуре!.. Отрегулировано, как часы!.. — Полный порядок! — весело отвечали механики-водители и добавляли: — Да вы не беспокойтесь, товарищ капитан, не подведем. Все проверили до последнего винтика.
—  Знаю, но лишний раз осмотреть не мешает, особенно ходовую часть, моторы.
И механики вновь лезли в чрево машин, а он шел дальше, с удовлетворением думая о них: «Хорошие парни! Бодрятся, вида не подают, а сами переживают не меньше меня. Да. Такой день бывает раз в жизни!»
На душе у Храмцова было волнующе торжественно и беспокойно. От этого, еще никогда неизведанного, непривычного состояния он не мог ни сидеть, ни стоять на месте, как вон тот майор с орденами и медалями через всю грудь — от плеча до плеча.
—   Старушка прошла тридцать тысяч километров... — долетели до Храмцова слова майора, стоявшего на тротуаре в окружении молодых танкистов. — Таких, как она, наверно, нет больше во всех танковых войсках. На ней еще в сорок втором батя вел колонну на Кантемировку...
«О генеральской «тридцатьчетверке» рассказывает», — догадался Храмцов.
—  Какой это был рейд! — воскликнул майор. — Не рейд, а легенда, песня: «Броня крепка, и танки наши быстры...» С ходу врезались в оборону немцев, измяли ее, искромсали в мелкое крошево и рванулись к ним в тыл. Катились неудержимой лавиной, все сметая на пути огнем и гусеницами. А в степи — пурга, разыгралась — свету белого не видать. Снег забивает смотровые щели, слепит глаза. Видимость — ни к черту. Руки водителей примерзают к рычагам, ноги немеют на педалях. Но все нипочем — вперед, и только -

купаться на Вятку, бросались с берега в светлые волны, играя мускулами, спорили с сильным течением, а вечером — в кино или на танцплощадку в городской сад.
Совершенно неожиданно, не предусмотренная никакими расписаниями учебных дисциплин, у ребят техникума появилась новая наука — военная. Сбившись в общежитии в кружок, склонив головы над развернутой картой, учащиеся искали никому не ведомое до этого озеро Хасан, с нетерпением ждали последних известий по радио, вслух читали напечатанные в газетах репортажи с дальневосточной границы. В обиход входили новые слова и новые имена: Посьет, высота Безымянная, высота Заозерная, комбат Бочкарев, пограничник Чернопятко, командир танкового взвода Винокуров... Разве мог предположить тогда Сергей Храмцов, что через три года герой хасанских боев лейтенант Винокуров станет его командиром. Хасан казался от Вятки-реки таким далеким, а о большой войне даже и не думалось, хотя парни чаще стали заглядывать в тир, ходить на лыжах в противогазах, колоть штыком чучело. А по вечерам на берегу Вятки разносились новые песни:
«На границе тучи ходят хмуро...»
Или другая:
«Расцветали яблони и груши».
Летом тридцать девятого года молодой агроном-механик Сергей Храмцов впервые засеял золотыми семенами родные поля, раскинувшиеся вдоль небольшой речки Шижмы. А когда взошла, густо зазеленела озимь, помахал родным нивам прощально рукой — у семафора его ждал воинский эшелон.
В вагоне, как и год назад в общежитии техникума, читали вслух газеты, взволнованно обсуждали события на Востоке. И опять звучали неизвестные ранее слова: Халхин-Гол, Буир-Нур, высота Ремизова... Спорили о том, попадут они в Монголию или не попадут, а, наспорившись, пели песню про «броневой ударный батальон».
В Монголию они не попали. Пока ехали через Урал, Сибирь, по берегам «славного моря» Байкала — потеряв на Халхин-Голе отборную шестую армию, японцы запросили мира.

По строгому военному распорядку прошла осень. И начало зимы. А в конце февраля помкомвзвода, радист танкового экипажа Сергей Храмцов опять ехал по той же дороге. Только теперь с востока на запад. Танковая часть прибыла в Карелию за несколько дней до окончания боев и, едва успев выгрузиться, снова погрузили машины на платформы. Часть получила новое назначение и Сергей — тоже. Его направили в Ульяновск, в танковое училище.
А потом? Потом осенью сорок первого года Сергей Храмцов, досрочно выпущенный из училища лейтенант, едет в Казань на распределение. Здесь он и встретил хасановца, теперь уже капитана Винокурова. Высокий, худощавый, с Золотой Звездой Героя на груди, Винокуров подошел, прихрамывая, — в бою на Хасане ему оторвало полступни — к замершему строю молодых лейтенантов-танкистов и объявил:
— Я приехал сюда из Москвы. По заданию Ставки Верховного главнокомандования формируются десять танковых батальонов для обороны столицы. Танки новые — «Т-34». Требуется сто пятьдесят командиров. Положение на фронте тяжелое — беру в первую очередь добровольцев. Кто желает со мной под Москву, зайдите в штаб. Все!
И, несмотря на хромоту, капитан Винокуров энергичной походкой направился к штабу. Через несколько минут Храмцов положил перед ним свое заявление...
191-й отдельный танковый батальон действовал между Можайском и Нарофоминском. Взвод лейтенанта Храмцова — три танка — укрылся в балочке в ожидании сигнала атаки. Перелетая через балку, где-то поодаль рвались снаряды, мины. Доносились стоны раненых. Но вот заработали двигатели и машины, уминая снег, выскочили из лощины. Сзади поднялась пехота. Взгляд Храмцова устремлен вперед: где они, эти пушки? На окраине горящей деревни видны темные точки. Храмцов подает команду заряжающему. Танк на ходу вздрагивает от выстрела. Возле точек встает фонтан взрыва, за ним — второй, третий... Все ближе, ближе вражеская позиция. И вот уже гусеницы утюжат окопы, крушат пушки, повозки...
Приказ выполнен — еще один населенный пункт отбит у противника. Храмцов выскакивает из танка, бежит на командный пункт за новым заданием. Его настигает нарастающий свист мины. Взрыв! Земля закрутилась волчком. Через распоротый полушубок словно кто-то плеснул в живот ковш обжигающего кипятку.
Шесть месяцев на попечительстве врачей и нежных рук медицинских сестер. А затем — знакомый уже Ульяновск. А затем — Степной фронт...
Все это,-чередуясь, промелькнуло в памяти Храмцова, пока он обходил танки своей роты. Приближаясь к стоявшей на тротуаре группе танкистов, вниманием которых; прочно завладел майор, Храмцов услышал :
—  Ни одна армия мира не имела в этой войне такого танка, как наша «тридцатьчетверка». Я говорю о средних танках. «Т-34» вступал в единоборство даже с тяжелыми немецкими танками. Вот идет капитан Храмцов, — кивнул майор в сторону Сергея, — так он однажды «тигра» разделал в дым. Было ведь такое дело, капитан?
—  Раз попал на перепутьи, что ж с ним церемониться, — шутливо ответил Храмцов.
—  Я что-то забыл, где это произошло, — сказал майор, вызывая Храмцова на разговор.
—  Под Самбором, во Львовской операций.
—  Да, да, верно. Расскажи-ка ребятам, как это было, они интересуются. Для нас война словно еще и не кончилась, а для них она — уже история.
Как это было?
Танковая рота Храмцова стояла в лесу. В Галиции леса хорошие — почти каждая роща очищена от сухостоя и валежника, прорежена, оканавлена. Словно в парке. Вот в такой роще и заняла исходный рубеж для наступления рота.
Храмцов возвратился от командира полка цоздно вечером. В лагере было тихо, танкисты спали. Он напомнил часовому о времени подъема и сразу же полез под танк в окопчик. Где бы танкисты ни остановились и в какое бы время года это ни было — зимой ли в морозы, летом ли в жару, — Храмцов, по-мужицки сметливый, всегда их заставлял рыть эти окопчики, устраивать спальные «номера» под бронированной крышей. Получалось очень удачно. И, главное, безопасно. Над вырытым окопчиком ставили танк — и спи себе спокойно: над тобой надежное укрытие и от осколка снаряда, и от пули, и от дождя.
Храмцов лег на мягкие еловые ветки, заботливо настеленные механиком-водителем старшиной Николаем Детушевым, и сразу же уснул. Минут через десять — так ему показалось — его разбудил часовой. А когда вылез из-под танка, то увидел, что занимается утро. На ветках деревьев висели клочья тумана. На танк падали редкие капли.
Один за другим танкисты вылезали из «спальных номеров» и, перебрасываясь шутками, отфыркиваясь, умывались дождевой водой, скопившейся в канаве. Где-то в стороне ухнула пушка. И началось, и пошло. Загудело небо, задрожала земля.
Танковые экипажи заканчивали последние приготовления к выступлению. Храмцов ждал сигнала. И вдруг от командира батальона новый приказ, отменяющий вчерашний. В пяти километрах от рощи наши войска, наступающие на большое село,  встретили яростное сопротивление противника. Пехота половину села заняла и залегла, атака застопорилась. Немцы стягивают силы.
—  Надо помочь пехоте занять село. Это позволит нам расширить коридор прорыва, — сказал комбат.
—   Есть помочь!  — коротко ответил Храмцов.
Развернув планшет, он быстро нашел на карте село, сориентировался: «Ударим вот отсюда, справа, во фланг, по полевой дороге. Перед селом возвышенность— приблизимся незаметно».
Взревели моторы. Николай Детушев первым вывел командирский танк на дорогу. Храмцов сидел на башне, свесив ноги в люк, и наблюдал.. Туман ограничивал видимость. До села еще порядочно, опасаться нечего. Выскочили на высотку — и Храмцов глазам не поверил. По окраине села медленно полз без коней воз сена, выставив вперед длинный бастрык. «Тигр», — сверкнула молнией догадка. — Если опережу, то еще повоюю».
— Башню влево! — крикнул Храмцов в люк. Его тут же крутнуло вместе с башней.
—  Бронебойным заряжай!
Считанные секунды потребовались заряжающему, чтобы сменить картечный снаряд на бронебойный, но они показались Храмцову нескончаемо долгими.

—  Живо, живо! Прицел восемьсот, огонь! «Тридцатьчетверка»   дернулась.   Храмцов   увидел, как возле «тигра» взметнулась столбом пыль.
—   Попал или нет? — донесся из люка голос за¬ряжающего.
—  Давай второй, быстро! Точнее наводи. Огонь! Вторично вздрогнула  «тридцатьчетверка».
—  Горит, горит! — закричал возбужденно Храмцов. — Молодцы, ребята!
Когда на выручку Храмцову подоспели остальные танки его роты, «тигр» уже дымил вовсю.
Рота «тридцатьчетверок», поливая огнем пулеметов заметавшихся в селе гитлеровцев, ринулась в атаку...
...Ничего этого капитан Храмцов не успел рассказать молодым танкистам. Ни этого, ни того, как на Орловской дуге он поочередно горел в двух танках, был ранен в ногу, руку и грудь, как первым ворвался в Краков, раздавил немецкую батарею под Катовицами, как его рота в одном бою сожгла и подбила тридцать вражеских танков у Гроссбурга...
—  По машинам! — покатилась с головы колонны, повторяясь, команда.
Танкисты побежали каждый к своему танку.
Зарокотали сотни моторов. Вздрогнули и качнулись «подзорные трубы и литые шлемы чудо-богатырей». И пошел командою взметен, покатился вниз по улице  Горького  гудящий  бронированный  поток.
С высоты башни Сергей Храмцов видел, как колонна двумя ручьями обтекает здание исторического музея, чтобы снова слиться за ним в одну реку. Во главе колонны — танк 046, на броне которого крупно написано «Кантемировец». С правого бока прикреплена большая карта, на которой ломаными линиями обозначен боевой путь старейшины танковых войск — от Сталинграда до Дрездена. На башне — генерал-лейтенант Полубояров. Это он вел на этом танке сквозь пургу по донским степям своих орлов на Кантемировку.
Держа равнение, колонна выходила на Красную площадь. Навстречу ей неслись звуки торжественного марша. Капитан Храмцов чувствовал, как горячие волны захлестывают ему грудь, как трепетно бьется сердце. Все пело у него в душе.    Он хотел все сразу охватить взглядом: и башни Кремля, и его зубчатые стены, и Мавзолей, и гостевые трибуны, и серебристо-синие елочки, и большие яркие луковицы собора Василия Блаженного, и площадь... Сколько раз за четыре года войны, и еще раньше, до войны, он мысленно бывал здесь, и только сегодня, сейчас, на военном параде впервые увидел все это наяву.
«Ленин», — прочитал капитан крупные буквы. Тут покоится человек, силуэт которого он носит у самого сердца вместе с Золотой Звездой Героя Советского Союза, человек, которому он мысленно поклялся в Ульяновске не щадить жизни в бою против ненавистного врага и потом повторил суть этой клятвы в своем заявлении о приеме в Коммунистическую партию в один из июльских дней сражения на Орловско-Курской дуге.
Храмцов подтянулся, повернул голову к Мавзолею и приложил руку к козырьку фуражки. Он отдавал Ильичу боевой рапорт: «Мы верны твоим заветам! Мы отстояли нашу Советскую Родину!»
М. АРДАШЕВ

Герои Советского Союза — кировчане. Киров, 1978, вып. 2, с. 220—229.

(текст сканирован, возможны ошибки)

Добавил материал: Вячеслав Лямцев